ЗВЕНО  №27

только электронный вариант

Перестройка сознания Горбачёва – стандарт эволюции «верхов» социалистического государства под программирующим влиянием «передового» западного капитализма

Есть такое мнение, будто перестройка и «распад Советского Союза» были результатом  банального «предательства» Горбачёва, который решил помочь Западу в холодной войне и сознательно уничтожал сверхдержаву социализма.  Здесь есть рациональное зерно, но на практике всё намного сложнее, потому что никакой сознательной политики уничтожения Советского Cоюза Горбачёв не проводил и его «помощь» Западу вовсе не была банальным предательством, а определялась сложным механизмом воздействия капитализма на социализм. Тем более, не нужно забывать, что горбачёвская «идеология» не просто принималась «партией и народом», но на определённом этапе народ пошёл ещё дальше Горбачёва, поддержав ещё более прозападных демократов. Получается, что «предателями» стал почти весь народ. Здесь что-то не то, видимо, действует сложный механизм капитализации сознания людей под влиянием западного капитализма как экономически доминирующего строя. Но работает этот механизм в непростом вероятностном режиме, когда сама капитализация возможно всегда, пока есть сам западный капитализм как «передовой строй». Но реализовывается в массовый процесс переворота в общественном сознании только если он запускается сверху, развивается наверху (новое мышление) и открывает тем самым возможность обвала на точку зрения капитализма и сознания народа.

При такой схеме вопрос как происходит капитализация сознания властных верхов социализма становится критически важным, поскольку именно такие верхи запускают и направляют весь процесс. Даже один человек с новым мышлением, с неограниченной кадровой властью генсека и абсолютным контролем над СМИ может запустить такой процесс капитализации массового сознания потому, что за этим стоит не столько он, сколько образ «передового западного капитализма». Горбачёв был типичным примером такого «нового мышления» прорвавшегося наверх и запустившего поэтапную капитализацию социализма. Но как возникает и развивается эта капитализация в субъективном сознании самого Горбачёва, как происходит эта эволюция, которую потом повторяет народ? Ведь изначально ни сознание самого Горбачёва в момент прихода к власти, ни тем более советского народа с его андроповским неосталинизмом не было антисоциалистичным и заточенным на переход к капитализму.

Тем не менее, в ходе перестройки, такая капитализация сознания произошла. Значит она была изначально возможна. Значит есть некая база, от которой такая капитализация мозгов всегда может оттолкнуться. И есть некий стандартный механизм, по которому такая капитализация происходит как в мозгах того же Горбачёва, так и в сознании народа социалистического общества. После чего, в несколько лет, неосталинизм середины 80-х превращается в беззаветную поддержку демократов, поддержку уничтожения «тоталитарного» Советского Союза и принятие каких угодно уродливых форм капитализма в стране. Причём такая окончательная капитализация своего рода закономерный финал эволюции сознания. Очень  важно разобраться как она начинается и где коренной перелом, после которого наступает полный обвал.  Как раз эволюция сознания самого Горбачёва имеет здесь критическое значение, не только как «организатора», но и потому, что она и документирована лучше всего. По крайней мере внешние выводы этой эволюции - это просто «материалы докладов» пленумам ЦК, выступлений на съездах КПСС, народных депутатов, на встречах с американским руководством, в самой политике допуска «оппозиции» и т.д..  Остаётся вскрыть максимально  вероятный внутренний механизм, определяющий такую эволюцию.

Понятно, что общей базой для возможной капитализации сознания в социалистическом государстве был есть и будет образ передового западного капитализма. Западный капитализм не просто отрыто декларирует своё неприятие социализма  и открыто говорит о необходимости перехода к «демократическому обществу», т.е. к капитализму, как во всём «цивилизованном мире». Это пол беды – западный капитализм программирует необходимость капитализации социализма просто своим фактом существования, даже если бы западный капитал молчал как рыба и вообще не касался нашего социализма. Есть «самое развитое общество» – Запад, а строй Запада – это капитализм, значит отклонение от этого строя есть нечто заведомо неполноценное, а социализм как противоположность капитализму тем более. Да, в теории, социализм вроде более высший тип общества чем капитализм, но в текущей ситуации, пока капитализм «экономически передовой», значит он и «лучше». Значит социализм, его верхи (руководство), должны, преодолевая эту неполноценность социализма, пытаться хоть как-то его капитализировать. Вот такой самый общий вектор закладывается просто базовым раскладом доминирования капитализма в мире. Но как этот вектор конкретно начинает деформировать мозги разобраться посложнее.

  А) «Неполноценность текущего этапа социализма как отправной пункт

В момент прихода к власти у Горбачёва и в помине не было отрицания советского социализма как строя. Скорее всего, не было и тотального отрицания «сталинизма», как ключевого этапа в развитии советского социализма, кроме стандартных элементов критики «культа личности». Но, что точно было, так это комплекс неполноценности текущего состояния социализма в 70-е – 80-е. Это им не срывалось и открыто декларировалось в форме «нарастающих с начала 70-х трудностей», «застойных явлений», невыполнения планов всех пятилеток 1971-1985, короче в 70-е – 80-е «мы утратили динамизм». Как это понимать?

Трудности были на каком угодно этапе развития советского социализма, а уж сколько их было и есть у капитализма - не перечесть.  Да, в конце 70-х – вначале 80-х промышленный, экономический рост советской экономики замедлился – это  было вызвано, в том числе, политикой замедления темпа роста капиталовложений и переходом к интенсивному механизму роста. Да и самим масштабом экономики, который стал гиганским, а от такого уровня расти сложно. Но в целом –в критикуемом этапе «70-х – начала 80-х» рост экономики продолжался. И если посмотреть на объёмы прироста по чистой продукции, то абсолютно они в 9-й, 10-й, 11-й пятилетках были одинаковы и не уступали «успешной» дозастойной 8-й пятилетке. А если брать рост советского промышленного потенциала относительно американского, то он вырос с примерно 60% в конце 60-х до около 85% в начале 80-х. Хотя здесь помогла и стагнация в самих США, но всё-таки – еще десяток лет такого «застоя» и по крайней мере объём промышленного производства США был бы превзойдён.

Кроме того, на успешность развития социализма надо смотреть с точки зрения холодной войны, укрепился или ослабел военно-политический потенциал. Как раз «застой» 70-х и особенно начала 80-х привёл к колоссальному укреплению военного потенциала от паритета начала 70-х, до «советского ядерного превосходства» начала 80-х. В самих США уже Советский Союз, а не Америка воспринимался как государство №1 по влиянию в мире. Это было начало «коренного перелома» в холодной войне. Но для нового мышления само восприятие эффективности социализма через призму его противостояния с западным капитализмом было невозможно, поскольку подсознательно, изначально, целью была не победа в холодной войне, а слияние с передовым Западом в едином цивилизованном мире. Возможно, при такой базовой установке, было и не особо важно в каком виде Запад будет допускать такое слияние – с «демократизирующемся» социализмом, или прямо с чисто демократическим обществом «как на Западе» и отказом от измов вообще. (Но на деле «отказ» от измов всегда означает переход к капитализму.)

С одной стороны, факт хотя бы относительного укрепления в 70-е советской экономики Горбачёвым осознавался. Всё таки в докладе 27 съезду в феврале 1986 он констатировал, что раньше американский уровень казался недосягаемым, но в 70-е мы к нему приблизились и кое в чём превзошли. С другой стороны, едва ли не на первой «встрече с народом» Горбачёв, по его словам, сказал, что вот мол, с начала 70-х мы всё больше отстаём от развитых стран. Не мог не знать Горбачёв и о колоссально рывке советского военного потенциала, в том числе о  преодолении отставания в самых сложных отраслях ракетно-космической и электронной промышленности. Хотя сам Горбачёв говорил как его поражала разница между высоким уровнем ВПК и отдельными гражданскими отраслями. Но у ВПК в любой стране самый высокий уровень. И если бы Горбачёв посетил депрессивные промышленные районы США, ему бы стало ясно, что отдельные отстающие отрасли, неравномерность -  это не специфика социализма. Как бы там ни было, комплекс неполноценности текущего состояния, недавнего прошлого социализма был у "нового мышления" независимо от знания реальных фактов.

Такое нельзя объяснить неосведомлённостью. Значит социализм 70-х – 80-х был неполноценен не потому, что действительно «всё больше отставал», а потому, что это социализм. Ну не может быть здесь «всё нормально», должно быть какое-то «растущее отставание» от передового капитализма. А объективные данные нашего опережающего роста всё равно не отменяют сохраняющегося пока экономического превосходства «передового Запада». Значит, несмотря на то, что оценка 70-х – 80-х как «застоя» не кажется особо принципиальным отрицанием социализма – она продукт представления о социализме как о заведомо неполноценном строе. Уже здесь видно, что в данном типе «нового мышления» западный капитализм, на бессознательном уровне, формирует искусственный комплекс неполноценности социализма.  Даже на таком высоком уровне 80-х, когда в промышленном отношении Советский Союз уже практически догнал США, а в военном превзошёл.

Нетрудно представить каким совсем неполноценным показался бы социализм «новому мышлению», если бы оно пришло к власти  в  середине 60-х, с 55% от американского промышленного потенциала и без всякого  военно-стратегического паритета. А в 1953-м с их 1/3 от промышленности США и в кольце военно-воздушных баз НАТО? А в 1924-м с 5% промышленности от США и 85% крестьян в структуре экономики? Если и такой социализм, как в середине 80-х, «неполноценен» и «застоен», значит дело именно в искусственной неполноценности любого социализма, на любом его этапе. С отбрасыванием любых объективных данным об ускоренном развитии социализма относительно капитализма, об изначально сверхнеравном старте, о ресурсах всего мира, которые есть в распоряжении американского капитализма. До лампочки – социализм неполноценен именно потому, что он не такой строй как на передовом Западе.

Зачем же тогда Горбачёв вначале предпринял реальную попытку действительно «ускорить» развитие социализма? А как раз, чтобы преодолеть выдуманный застой. Чтобы показать свой «динамизм»  Западу, попытаться таки сделать социализм «более передовым» в глазах Запада за счёт раскручивания механизма ускоренного роста. «Ускорение 1985-1986 было вызвано именно комплексом неполноценности текущего состояния социализма, а не убеждённостью в возможности социализма реально догнать и перегнать капитализм, например,  в индустриальном  плане – хотя именно такой этап «обгона» реально назрел.

В теории можно  допустить, что странная оценка «неполноценности» социализма к 80-м могла быть и просто ошибкой, неумением объективно смотреть на факты. И вообще «новая метла чисто метёт» и склонна отрицать предыдущий этап, демонстрируя свой «динамизм». Но последующая эволюция в сторону отрицания «сталинизма» доказывает, что оценка 70-х – 80-х как «застоя» была не ошибкой, а продуктом изначальной неполноценности советского социализма хоть даже бы он превзошёл Запад по какой угодно экономической или военно-политической мощи. Тем более, что ускорение уже в 1986 давало реальные результаты – самый высокий абсолютный прирост капвложений и промышленного производства. Но это было уже «неважно» раз текущий социализм был неполноценен независимо от объективных данных.

Например, постсоветский капитализм 90-х мало кто оценивал как неполноценный строй, который надо срочно убирать, хотя этот колониальный капитализм давал «ускоренную» деградацию страны. Но он был капитализмом, таким же строем как на передовом Западе, а значит «верной дорогой идём» несмотря на «трудности».

Б) Переход от «застоя» к отрицанию сталинизма как желание совпасть с Западом в оценке самого «преступного» этапа социализма

Механизм перехода от критики застоя к отрицанию более глубокого и идеологически более важного сталинского этапа в сознании самого Горбачёва а потом и «всего советского народа» не так прост как кажется. Критика любого этапа социализма уже, сама по себе, создаёт потенциальное «критическое отношение» к любому этапу. Поэтому, когда снимали Хрущёва, никакой критики «хрущёвского этапа» именно как  «неполноценного» не было и в помине. Поэтому доведённая, к началу  1987-го, до абсурда критика «застоя», при котором, якобы, сложился целый механизм торможения развития страны, сама по себе порождала беспримерный «критический настрой» к социализму в целом, оказавшемуся вовсе не «идеальным» как об этом без конца твердили раньше.

Предпосылкой, облегчавшей перенос «критического отношения» именно на сталинский этап, была сама логика смены этапов, которая в примитивном политическом сознании определялась как сталинский этап «отрицавшийся» хрущёвским этапом, который в свою очередь отрицался «брежневским». Брежневская эра была здесь отрицанием отрицания и логическим «возвратом» к сталинизму. И на самом деле приход Брежнева был вызван именно опасностью перехода хрущёвской  критики сталинизма опасной грани. После прихода Брежнева начинавшаяся критика сталинизма действительно была свёрнута, хотя полной реабилитации «сталинской политики» не произошло.

При такой схеме брежневский этап мог оцениваться как некий возврат к сталинизму, пусть и не полный. Значит критика брежневского  этапа уже была косвенной критикой самого сталинизма. Можно было связать «застой»  и сталинизм. Соответственно сам застой объяснялся просто тем, что он – «восстановление сталинизма». Вначале даже был такой момент перехода в критике, что сталинизм для своего времени может и решал проблемы и обеспечивал развитие страны, но для 60-х – 80-х его система уже была неприемлема. Так можно понять логику Горбачёва по докладу январскому пленуму ЦК 1987-го. И только позже «командная система», которая  была заложена на сталинском этапе стала «неправильной» изначально. А в застое окончательно привела к созданию «механизма торможения». Заметим, что такой способ переноса критики с этапа застоя на сталинизм определяется самой логикой критики пусть и начинавшейся с ложной посылки о «застое». В этой железной логике лжи так и получается, что одна ложь просто автоматически тянет за собой целую цепь, которую всегда можно «обосновать» базовой исходной ложью принимаемой как «аксиома».

Итак, командная система, термин введённый на июньском пленуме ЦК был исходным пунктом в начинавшейся критике сталинизма на официальном уровне, на уровне высшего политического руководства. Здесь дело могло быть даже в простой ошибке, в неправильной оценке системы управления сложившейся в 30-е как якобы неполноценной по двум моментам. Во-первых, система сложившаяся в 30-е в 80-е воспринимается как «устаревшая» просто по временному фактору – не может система сложившаяся, в главном, полвека назад быть и сейчас «правильной». Хотя тот же капитализм спокойно использует базовые элементы своей организации такие как банки, биржи, акционерные общества, фондовые  хотя их принципы остались без изменений с 16-17 веков. Точно также никто не собирается уничтожать крупнейшие промышленные корпорации и финансово-промышленные группы Америки – Морганов, Рокфеллеров, Фордов и Дюпонов – на том основании, что они были созданы в конце 19-го – начале 20-го века и поэтому «устарели».

Во-вторых, при базовом комплексе неполноценности социализма очень сложно оценить «командную систему» не как «не до рынок», а как более совершенную систему организации экономики, чем тот же рынок монополий на «империалистической» фазе капитализма. Ведь рынок монополий, где интеграция осуществлялась максимум на уровне отрасли, организационно ниже, чем объединение всех отраслей в единый суперкомплекс со свободным движением капитала и квалифицированных кадров внутри всего суперкомплекса. Такой сверхрынок возможен только при социализме, где нет интересов частных финансово-промышленных групп и есть социалистическое супергосударство. И то такая высокая организация возникает не сама собой а на этапе высоко роста капиталовложений и сверхтемпов роста индустрии, которых обычный корпоративный рынок 20-х обеспечить уже не мог. Мог ли «рядовой» советский генсек оценивать командную систему на таком объективном уровне? Вряд ли. Просто одни принимали её как данность, другие пытались «реформировать» от непонимания, как Хрущёв, а для Горбачёва непонимание дополнялось «ненавистью» к командной системе, которая так сильно разделяет социализм и передовой Запад.

Но при всём непонимании  было очень сложно отрицать, что эта командная система действительно обеспечила прорыв страны и рывок в развитии социализма в 1930-е и в конечном счёте Победу над Германией. Потому акцент критики сталинизма быстро сдвигался на «цену» заплаченную за этот прорыв. Здесь кроме «жертв коллективизации» тут же всплывает тема репрессий, которые вплетаются как продукт формируемый теперь уже административно-командной системы. «Марксистским методом» здесь идёт влияние «неправильного» базиса АКС на политическую надстройку, которая становиться «бессмысленно» репрессивной. Такая эволюция была проделана в докладе к 70-ти летию Октября в ноябре 1987-го.

В итоге, получается картина и неправильного базиса социализма в виде АКС (административно командной системы) и «преступная» надстройка в виде репрессивного политического режима. Получается, что вся сталинская система социализма 30-х была «неправильной» – отсюда и концепция «деформированного социализма». Получается, что с 30-х весь советский социализм был неправильным, попытки Хрущева его реформировать провалились, а при Брежневе деформированный социализм абсолютно закономерно пришёл к застою, к кризису. Т.е. советский социализм почти всю свою историю кроме 1917 – конец 1920-х развивался неправильно! Как же можно в трезвом уме, не будучи полным идиотом, придти к такому странному выводу именно политическому руководству социалистического государства, а не какой-нибудь либеральной интеллигенции?

Во-первых, очень действовала критика сталинизма со стороны Запада, это был самый критикуемый, самый «преступный» этап с точки зрения Запада. Если образ Запада воспринимается как просто "передовая цивилизация», которой приписывается некая «общечеловеческая позиция», то такая оценка действительно влияет. Сам термин командная система был заимствован как раз из западной оценочной шкалы, где он бытовал с начала 60-х. Однако это не значит, что западная оценка просто безоговорочно принимается – для Запада ни о каком, даже «деформированном», социализме в советские 30-е и после речь не идёт –«сталинский тоталитаризм». Скорее работает желание именно совпасть с Западом в идеологической оценке, которая больше всего разделяет «две системы». Ладно, мы принимаем ваше отрицание сталинизма и отбрасываем главное, как кажется Горбачёву, идеологическое препятствие к сближению двух систем.

Во-вторых, есть момент непонимания ни сути «командной системы», ни абсолютной исторической необходимости «репрессивного режима» в тех условиях для социализма. Здесь опять-таки действует стандартный момент «неполноценности» социализма, особенно экономической, когда здесь всё заведомо хуже. Хотя  командная система, централизованная система управления индустриальным комплексом была на голову выше и организованнее, чем система монополистического рынка. Это был не «не до рынок»,а сверхрынок, возникший, чтобы обеспечить  сверхтемпы роста экономики, невиданные при капитализме. Так же как и «жестокость политического режима была абсолютно оправданной» в условиях возможной тогда древней перестройки в канун войны на уничтожение всей цивилизации в борьбе с фашизмом.

Таким образом, переход к критике сталинизма был вызван самой логикой критики застоя как почти сталинизма. Вызван желанием отбросить самый разделяющий с Западом идеологический момент и начать таки сближение двух систем. Вызван непониманием объективных условий самого сталинского этапа, за которым всё равно стоит «неполноценность» социализма и западные оценки. Такое отрицание сталинизма и всего послесталинского социализма как неправильного социализма было идеологическим приговором советскому социализму ХХ века. Хотя сам Горбачёв и та часть руководства, которая пыталась притормозить эту критику сталинизма этого не осознавали.

 Мало того, что людей при социализме всегда терзают смутные сомнения в правильности нашего социализма раз он не совпадает со строем существующим на передовом Западе. Ещё и оказывается, что  почти всё «развитие» нашего социализма было «неправильным». Может сама идея социализма и была правильной и её ленинское начало, но всё остальное, «как оказалось», было деформированным и уж точно не могло быть примером для остального мира. Зачем же нужен строй, при котором мы десятилетиями чёрти чем, как вдруг оказалось, занимались. Значит и Запад был «прав» критикуя наш социализм. Такая оценка  вплотную подводит к полному идеологическому отказу от реального социализма как строя или к такой его перестройке, которая будет максимально противоположна "сталинской модели", а значит противоположна и реальному социализму. Именно потому, что сталинский социализм был самым настоящим «недеформированным» социализмом.

 В) Допуск  радикальной оппозиции – доказать Западу свой непоказной демократизм

К середине 1988 комплекс отрицания сталинизма был в основном закончен – судя по докладу Горбачёва 19-й партконференции антисталинизм был основой перестройки. Отсюда вытекала задача преодолеть наследие сталинизма, причём, в первую очередь, в политической сфере – сделать советский социализм более «демократичным». Под этим подразумевалось, в первую очередь, формальное сокращение роли партии, «диктатуры партаппарата» в политической и экономической сфере. Большее развитие «демократии» мыслилось как большее развитие самостоятельности всех непартийных структур – Советов, общественных организаций и движений. Но при этом под безусловным верховным контролем партии, без какой-либо «многопартийной системы». Почему такая половинчатость, почему не сразу полная демократия?

Потому что и  такая демократизация уже должна была встретить позитивную оценку Запада – Советский Союз «демократизируется», как ни крути. Но при этом ситуация остаётся под контролем ЦК, а значит самого Горбачёва, поскольку критика «партии в целом» пока не допустима. Заметим, что запуская демократизацию, Горбачёв всерьёз считает, что он совершенствует таким путём социализм, потому что «демократический» разрыв со сталинизмом означает отказ от «косной и отсталой» системы управления в пользу прогрессивной. А то что «демократизирующаяся» политическая система позитивно оценивается Западом и «идёт в сторону» западной демократии тоже означает именно совершенствование социализма. Недемократизм советской  политической системы это главное, что разделяет Советский Союз и передовой Запад. А демократизируя политическую сферу советский социализм приближается здесь к передовому Западу – т.е. становиться лучше. Здесь всплывает общий посыл перестройки и любого перехода от социализма к капитализму - элементы капитализации внедряемые в социализм в идеологии, политике, экономике расцениваются как «совершенствование» социализма, раз они берутся от передовой цивилизации. Хотя в реальности они означают поэтапную капитализацию и самоуничтожение социализма.

Другое дело, что запуская демократизацию, Горбачёв не предполагал, что тут же появится «радикальная оппозиция», которая начнёт критиковать «партию в целом», а значит и его самого. А это произошло уже в процессе проведения выборов нардепов СССР и на 1-м их съезде в мае-июне 1989. Горбачёв хотел во многом фиктивной демократизации, для окончательного преодоления сталинизма, для Запада и для совершенствования социализма, а получил «радикальную оппозицию». И ведь тронуть её он уже «не мог» не боясь подвергнуться критике со стороны Запада за такой «антидемократизм».

Можно себе представить какой обидой для Горбачёва было прозвучавшее на 1-м съезде обвинение «горбачёвского» большинства, почти всего съезда, в том, что оно «сталинско-брежневское». Хотя сам Горбачёв приложил титанические усилия для тотальной критики застоя и сталинизма, а «большинство» продавилось и внешне приняло эту критику. Не говоря уже о том, что если бы сохранялись хоть какие-то остатки «брежневизма-сталинизма» такое выступление было бы вообще невозможным. С таким же успехом Гитлера после прихода к власти можно было обвинить в уничтожении фашизма и коммунистической политике в Германии. Но в контексте перестройки, где всё было построено на изначальной лжи и перевёрнуто с ног на голову, и такое обвинение только стимулировало Горбачёва ещё «радикальнее» рвать с тяжёлым «сталинско-брежневским» наследием.

Здесь возникает стандартная проблема любых верхов социалистического государства когда запускаю критику социализма – на определённом этапе возникает сила «критикующая ещё круче», в том числе сами верхи, за «медленность перестройки». На этом переломе проявляется вся серьёзность намерений верхов в капитализации социализма – остановят они её или продолжат, допуская  «оппозицию», требующую ещё большей капитализации. Ведь возникает угроза не просто потери власти, но и потерять лидерство в любви самого Запада. В случае Горбачёва «необходимость» продолжения демократизации взяла верх. Возможно, он считал, что всё равно удержит ситуацию под контролем, обладая технически неограниченной властью, политической, кадровой, контролем над СМИ и т.д.

В любом случае появление радикальной оппозиции Горбачёва точно не обрадовало – это был «непредвиденый» результат демократизации, означавший начало реальной демократизации – отстранения партии от политической власти. Только позитивная оценка Запада и «глубокая убеждённость» в необходимости пусть и такой «настоящей» демократизации заставляла его не останавливать перестройку. Тем более, что здесь, в 1989 ещё не шла речь об отказе от «социалистического выбора» – даже радикальная оппозиция не ставила так вопрос. Она переводила дело в политическую плоскость избрав главным лозунгом «отмену 6-й статьи конституции» о руководящей роли партии. Это был способ тотальной критики КПСС … без прямой критики социализма как строя. Вроде пока всё под контролем.

Тотальное отрицание сталинизма автоматически порождало ещё и такой важный момент как отказ от «силового» удержания социалистических государств Восточной Европы. Раз этот пояс был «искусственно» создан сталинским тоталитаризмом, то отказ от сталинизма оправдывает отказ от стран Варшавского договора. Поэтому для сдачи Западу стран ЦВЕ даже не надо было принципиально отказываться от социализма в СССР – тотального осуждения сталинизма было достаточно. Сама по себе критика сталинизма запускала в ЦВЕ все антисоветские, антисоциалистические силы намного сильнее чем критика культа личности, спровоцировавшая «беспорядки» в Венгрии и Польше в 1956. Здесь то же самое, но доведённое до предела и логического конца.

Г) Допуск критики ленинизма  – переломный момент

Казалось бы, после того как сталинский этап социализма раскритикован, Горбачёв должен был бы порвать с самими основами и приступить к такой же оголтелой критике уже «лениннизма», этапа самой закладки социалистического государства. При таком отрицании ленинизма советский социализм автоматически терял бы право на существование и можно полностью переходить на рельсы идеологии капитализма и спокойно создавать этот капитализм на «советском пространстве». Больше того, отрицание ленинизма означало бы, что никакого, даже деформированного социализма у нас вообще не было, если изначально всё было неправильно. За такую оценку и Запад бы на руках начал носить в непрерывном режиме. Тем не менее, Горбачёв к прямой критике ленинизма не перешёл.

Дело здесь не только в том, что такой поворот откровенно вскрыл бы природу перестройки как тотального отрицания социализма для основной части коммунистов, которые продолжали верить, что они пусть и с проблемами, но «совершенствуют социализм». Дело в том, что лично для Горбачёва такое отрицание ленинского этапа было неприемлимым. Он действительно пытался именно «усовершенствовать» социализм его частичной капитализацией, а не принципиально отказываться от идеи социализма. К тому же он искренне верил, что Запад, при серьёзной демократизации советского общества, действительно нас «залюбит». И тогда даже не скрываемые цели Запада в холодной войне – уничтожение Советского Союза и капитализация на его территории – будут изменены, Запад станет «искренне добрым» в отношении нового, «демократического» Советского государства, не требуя уничтожения социализма как строя.

Но настоящая демократизация и «гласность» требовала допуска какой угодно критики. А само образование «радикальной оппозиции» просто требовало от неё именно критики ленинизма и отрицания всего «социалистического выбора». И правая часть радикалов с осени 1989-го действительно начала раскручивать эту критику ленинизма. Первой реакцией Горбачёва при таком раскладе должна была быть  и была попытка «запретить» или ограничить эту критику. В октябре 1989 он собрал руководителей СМИ и прямым текстом объяснил им, что гласность гласностью, но критиковать Ленина нельзя. Но здесь опять таки логика демократизации его продавила, и критика ленинизма всё равно пошла – и Горбачёв уже не пытался «остановить процесс», который «пошёл».

Сопротивление антиленинизму было для Горбачёва оправдано и тем, что такая фундаментальная критика окончательно подрывала легитимность «ленинской» партии, какой КПСС продолжала себя позиционировать до самого конца. Горбачёв тоже работал над предельным ослаблением партии, но не собирался убираться вместе с ней, да ещё так быстро. Ведь он сам оставался, как ни крути, генсеком «ленинской партии» и критика ленинизма означала и его устранение вместе с партией и самим Советским государством. Несмотря на создание уже в марте 1990 для Горбачёва должности президента «как в Америке» Горбачёв прекрасно понимал, что его реальная власть обеспечивается неограниченной властью аппарата ЦК и всей партийной вертикалью, через которую он может контролировать всё.

В этом моменте и всплывает организационная проблема для социалистических верхов запускающих из добрых намерений капитализацию социализма. Они должны ломать  и механизм власти социалистического государства, власти через партию, который является их же единственной опорой. Без «оппозиции» это ещё можно было спокойно делать, но с радикалами и демократами этот самослом власти будет означать не просто –ослабление и ликвидацию партии, но и потерю власти «организаторов перестройки» вообще. Вот тут и начинает работать «механизм торможения» перестройки и переход самого перестроечного руководства к критике ленинизма очень опасен для них. В итоге и получается половинчатая позиция Горбачёва – критику ленинизма мы допускаем, но сами открыто её не декларируем, в отличие от критики застоя и сталинизма. До самого конца перестройка так и проводилась под «ленинским знаменем». Причём не только по хитрым политическим и организационным причинам, но и с серьёзной верой многих в КПСС, что перестройка всё-таки не абсолютное отрицание социализма.

Продуктом допуска критики ленинизма уже в начале 1990-го стало перерождение радикальной оппозиции в откровенно «демократическую» и антисоциалистическую. И здесь Горбачёв пошёл на допуск и такой оппозиции и даже отдачу ей в руки российских республиканских органов не совсем власти, но всё-таки. Для Горбачёва признание такой оппозиции позволяло доказать Западу, что  теперь в Советском Союзе самая полная демократия, раз допускаются и поощряются даже такие откровенно антисоциалистические силы. Теперь, в июне 1990, во время визита в Америку он с «гордостью» и с наивной искренней верой мог заявить, что «Советский Союз и США – одна цивилизация». Но он искренне ждал ответных шагов Запада и реального сближения и всесторонней помощи «передового Запада». Опять таки прямого мотива «всё сдать» лишь бы Запад был доволён не было. Горбачёв не просто приписывал Западу «позитивные» намерения, как «цивилизованному миру», но и сам активно пытался, как ему казалось, радикально изменить Запад в отношении к новому Советскому Союзу, который больше не является никакой угрозой для Запада. Это возможно идиотизм и наивность, но не прямое «предательство» как это обычно подают.

 Д) Логика Горбачёва в его «борьбе» с российскими «демократами»

С того момента, как Ельцин возглавил в конце мая 1990-го Верховный Совет России и вышел из КПСС на 28-м съезде, окончательно порвав с «социалистическим выбором», логика действий Горбачёва определялась двумя моментами.
Во-первых, надо было, всё-таки, стремиться сохранить власть в руках, по возможности не сдавать её демократам. Но конечно не ради власти самой по себе – если бы Горбачёв думал в первую очередь о сохранении власти, он прекратил бы перестройку уже в конце 1987, когда появились первые признаки выхода ситуации из под контроля. Нет, сохранять власть надо было, чтобы по-прежнему  «заслуженно получать» похвалу со стороны передовой цивилизации за продолжение и развитие демократизации в Советском Союзе с искренней верой, что такая демократизация на благо страны и социализма.
Во-вторых, из-за такой мотивации сохранения власти, надо продолжать эту самую демократизацию. К середине 1990 вопрос о допуске настоящей «демократической оппозиции» уже не стоял – она уже была и ей даже отдали формальную квазивласть в «России», Москве и Ленинграде, где демократы встали во главе «Советов». Единственным способом продолжать демократизацию был переход к политике уже чисто организационного уничтожения КПСС, под видом «демократизации» самой партии. Тем более, что Горбачёв всерьёз считал партию, в том виде, главным тормозом демократизации, самым прочным остатком тоталитаризма и самым бросающимся в глаза отличием от полной демократии Запада. Поэтому, всемерное ослабление такой партии и её «демократическая» внутренняя перестройка было "полезным" для развития страны делом. Хуже того, ослабление партии рассматривалось как ключевое дело в «обновлении» самого социализма, от которого не отказывались и теперь.

Проблема состояла в том, что первая задача борьбы с демократами противоречила задаче ослабления партии как основы власти самого Горбачёва. Сами демократы тоже требовали не просто ослабления, а полного уничтожения КПСС как стержня социалистического (тоталитарного) государства. Понимая, что при такой департизации не останется ни Горбачёва, ни самого «союзного центра», ни «тоталитарного» государства. При такой противоречивости  «противостояние» Горбачёва и Ельцина, «коммунистов и демократов», «союзного центра и республик» приобрело очень  странную форму, где две стороны «боролись» за разные способы окончательного уничтожения Советского государства. Либо «по Горбачёву» оно само себя заведёт в гроб, доведя «уничтожение КПСС под руководством КПСС» до конца, либо будет уничтожено  демократической борьбой с остатками тоталитаризма. На практике реализовывались две стратегии одновременно и конец  самого великого, но доставшегося пигмеям государства, наступил тоже в смычке» двух способов.

Как только с лета 1990 демократы начали свою борьбу с союзным центром и стоящей за ней КПСС, Горбачёв, по своей логике, начал с ними «борьбу», одновременно «активизировав» самоликвидацию КПСС. На 28-м съезде КПСС было принято формальное, но политически важное решение об отказе КПСС от государственных функций – пошло резкое сокращение аппарата партии и его влияния на госаппарат. Но предложенный демократами план радикального перехода к капитализму за 500 дней был отклонён и заменён планом «рыночного социализма» Рыжкова принятым в октябре 1990-го.

Тогда российские демократы перешли к тактике максимальной правовой и экономической самостоятельности России и республик делая вид, что Союза уже вроде и нет. Они решили уничтожить КПСС вместе с «Союзом». Реакцией стал знаменитый «правый поворот» Горбачёва испугавшегося потерять право довести перестройку до логического конца. В «союзном центре» к декабрю 1990-го укрепились «консерваторы» и в январе 1991 пошли попытки наведения порядка». В какой-то момент, в начале февраля, даже в США возникла иллюзия, что Горбачёв вот-вот сойдёт с пути «демократизации» и задавит таки российских демократов как главный зародыш настоящего капитализма в России. Всё-таки не нужно забывать, что Горбачёв, в отличие от Ельцина, никогда не находился под каким-то внешним управлением со стороны Запада – он действовал самостоятельно под влиянием общего образа «передового Запада» и «абсолютной необходимости» сближения с ним.

В марте 1991 используя сам образ Советского Союза – уже не КПСС, ни социалистической природы государства – был проведён референдум давший в России и на Украине больше 70% за Союз. Причём Горбачёв видимо искренне и достаточно правильно пытался оправдать необходимость Союза как супердержавы, статус которой достался дорогой ценой. В конце марта, во время 4-го съезда нардепов России, в Москву даже были введены войска на случай путча демократов. Вроде бы всё ещё под контролем, американские эксперты правда говорят о реальной возможности распада Советского Союза …к 2000 году. Разрабатывают способы ненасильственного сопротивления на случай попытки подавления зародыша капиталистического государства в России в виде российских демократов. Не пригодилось – никакого подавления демократов никакого «разгона Верховного Совета» России» не происходит. Мотивация не пойти назад в деле «развития» демократии, не упасть в глазах Запада оказывает своё парализующее действие.

Хуже того, в конце апреля 1991 Горбачёв идёт на уступки «республикам» в деле разработки нового союзного договора, заключая соглашение 9+1 в котором республики будут признаваться суверенными государствами. После этого начинается знаменитый новоогарёвский процесс, сопровожлаемый нарастанием уступок «союзного центра». В итоге, выработанный к концу июля 1991, проект союзного договора означал полуликвидацию Союза. Только теперь, в апреле-июле, у Горбачёва и наступил  окончательный паралич в защите своей власти и самого Союза – психологический надлом и готовность постепенно сдать позиции. Но опять-таки не до конца.

Е) Переходная позиция  Горбачёва в путче августа 1991 – санкционирую, мешать не буду, но и возглавлять тоже

Путч был попыткой относительно правильной «консервативной» части КПСС остановить перестройку, уничтожение Советского Союза и КПСС в последний момент. Позиция Горбачёва опять была переходной, вытекавшей из двойной логики – надо продолжать демократизацию и не терять «поддержку Запада», но и как-то остановить «рвущихся к власти» российских демократов. Поэтому Горбачё санкционировал попытку подавления российских демократов через инструмент чрезвычайного положения. Но, чтобы не подвергнуться критике со стороны Запада он –и не возглавил «путч».

В случае успеха Горбачёв должен был бы «выздороветь», вернуться к управлению страной. После чего всё равно бы продолжил политику самоликвидации КПСС, окончательный крах который всё равно бы привёл к краху Союза. Ещё до путча планировался, на осень 1991, 29-й съезд КПСС, на котором аппарат партии должен был подвернуться такому сжатию, что выполнять функцию несущей конструкции в управлении государством уже не мог бы чисто организационно. 

Провал путча  стал для Горбачёва окончательным психологическим надломом. Он согласился с «закрытием» КПСС прекрасно понимая, что это реальное лишение его власти, реальный крах Союза как государства, окончательный разрыв даже с чисто формальным «социалистическим выбором». Это была полная капитуляция. Чтобы «обелиться» в глазах демократов он даже выступил с демонстративным осуждением политики «Центрального комитета» не занявшего позицию «осуждения и противостояния» путчистам. Так было сказано в его заявлении об уходе с поста генсека ЦК КПСС, в котором он потребовал и самороспуска самого ЦК.

Тем не менее, не сам Горбачёв довёл дело до окончательной ликвидации КПСС как организационной основы социалистического государства. Это сделали «извне» российские демократы, воспользовавшись путчем как предлогом и политическим обоснованием для уничтожения главного остатка «тоталитаризма», само существование которого означало возможность запуска антиперестройки. Так что «юридически» нет оснований на 100% утверждать, что Горбачёв довёл бы самоликвидацию КПСС до конца, понимая, что это крах Союза и даже формального «социалистического выбора».

Даже после путча Горбачёв не  перешёл к критике ленинизма, к отрицанию социализма как идеи. Но как мы видим, для того, чтобы довести социализм до  слома этого и не нужно. Всегда найдутся «люди» которые пойдут дальше и доведут дело до конца. Поэтому главная «задача» таких псевдосоциалистов как Горбачёв, это запустить критику ключевого этапа социализма – сталинизма и допустить появление «демократической оппозиции», которая будет критиковать саму КПСС и требовать перехода к капитализму не используя сам термин. Остальное происходи само собой  – в первый раз по крайней мере.

Ж) Эволюция сознания Ельцина – «ускоренный Горбачёв» + стандарт эволюции сознания русских  в переходе от социализма к капитализму

Нетрудно заметить, что эволюция сознания Ельцина очень похожа на горбачёвскую, только быстрее. Ельцин успел порвать с псевдосоциалистической оболочкой до окончательного слома социалистического государства, который он и героически возглавил. Однако тип Ельцина обладал своей спецификой. Во-первых, Ельцин не был изначально во главе Советского государства где больше всего фокусируется давление образа «передового Запада» и откуда только и молжно запустить перестройку. Во-вторых, Ельцин проделал ту же эволюцию, что и основная масса русских, пойдя «вместе с народом» дальше Горбачёва в отрицании социализма и в этом по странной логике «эпохальных перемен» и была его сила.

Изначально Ельцин ничем не отличался от стандарта оценки социализма «аппаратчиком» и вообще «средним советским человеком». Смутные сомнения, как и положено, могли терзать всех, пока есть капитализм на «передовом Западе». Но к 1985 у Ельцина даже не было представления о «застое» – только горбачёвская критика «открыла ему глаза». Т.е. это вообще изначально абсолютно правильный, более правильный чем сам Горбачёв, тип в главном – в оценке социализма. Но у такого типа было одно ключевое свойство – способность быстро эволюционировать в отрицании социализма к капитализму. Это не уникальное свойство – таким было большинство русских, но абсолютное меньшинство в КПСС, кстати говоря. О такой способности быстро эволюциоировать не знает и сам человек, и тот же Ельцин понятия не имел, что будет главным политическим инструментом в окончательном доламывании социализма. Так же как и большинство русских поддержавших  его в 1990-1991 вовсе не готовилось с детства героически поддерживать уничтожение «советского тоталитаризма» в интересах «цивилизованного мира». Но это большинство тоже обладало способностью к быстрому идеологическому дрейфу от социализма, как единственно правильного строя, к «рынку и демократии» без которых «не жить» новой России.

Когда в 1987 начался переход от застоя к критике сталинизма, Ельцин почувствовал, что начинаются действительно новые времена. И теперь, как и «до Сталина», возможна некая внутрипартийная оппозиция, можно попытаться покритиковать «командную систему» посильнее генсека. Отказ от «сталинизма» мгновенно отомстил здесь Горбачёву – уже в конце 1987 у него появился более критичный оппонент. Правда Ельцин в 1988 обрушивался в первую очередь на консервативное крыло, лично на Лигачёва как на тормоз перестройки, а не на самого Горбачёва и тем более КПСС в целом. Здесь он уже выражал стремление интеллигенции и части народа пойти «быстрее» инициатора перестройки.

Выборы нардепов в марте 1989 съезд и сессия Верховного Совета летом 1989, общая обстановка нарастания безнаказанной критики «правящей партии», подняли Ельцина на уровень критики уже КПСС в целом, требования ослабления её  роли в форме требования отказа от 6-й статьи конституции о «руководящей роли партии». При этом ни о каком отказе от «социалистического выбора» речь ещё не шла. Радикальная оппозиция, во главе которой становился Ельцин, позиционировала себя как анти КПСС-овская, но ещё не демонстративно антисоциалистическая. Как раз такая позиция соответствовала сознанию большинства, где авторитет самой КПСС тотальной критикой застоя и сталинизма был уже надорван, но демонстративный отказ от социализма мог бы отпугнуть.

Даже крах социалистических государств Восточной Европы в конце 1989 не заставил Ельцина открыто отказаться от оболочки «соц выбора». Здесь он инстинктивно выжидал, когда начавшаяся с конца 1989 критика ленинизма сделает возможным отказ даже от формальной социалистической оболочки «оппозиции». С другой стороны, Ельцин и сам под напором тотальной критики социализма дозревал вместе со всеми.  На выборах марта 1990 Ельцин был, как ни странно, самым «нерадикальным» из всего нарождавшегося демократического спектра. Он выступал проста как «борец за справедливость», за ускорение перестройки. Даже став председателем Верховного Совета России он ещё вынужден был говорить о социалистическом выборе. В это время главная мысль такого переходного типа выражалась его же словами, мол, тот капитализм и социализм как их понимали классики больше не существует, а надо чтобы «люди жили хорошо».

Только на 28-м съезде, в июле 1990, Ельцин, выйдя из ЦК и вообще КПСС, окончательно порвал с чисто формальным «социалистическим» прикрытием и призвал партию к самоликвидации «пока не поздно». С этого момента Ельцин переходит на рельсы стандартной демократической идеологии и начинает  борьбу за уничтожение Советского Союза как государства и КПСС как «основы тоталитаризма». Однако делается это вовсе не из ненависти к своему народу или просто желания помочь Западу доломать систему. Нет, здесь искренне «демократия и рынок» так же как и отказ России от имперских амбиций считаются благом для «россиян», понимаешь. Потому что всё это приближает Россию к Западу, к цивилизованному миру и окончательно рвёт с системой, которая «завела страну в тупик» – горбачёвская эволюция доведённая до логического конца. Т.е. полный переход на стандартную капиталистическую идеологию приводит к полному идиотизму, когда политик старается навязать стране капитализм, который Запад рассматривает как способ уничтожения этой страны – с искренней верой, что делается благо для страны.

Характерен ответ Ельцина на вопрос, что он собирается строить – капитализм или социализм – уже после августа 1991, когда демократы «взяли власть». Сама постановка вопроса кстати говорит об уровне  вопрошающего – он ещё оперирует понятиями измов но «не догадался» за что боролись демократы. Ответ Ельцина – Россия не будет ни в социализме ни в капитализме – она на это просто неспособна – выдаёт всю суть идеологии «нашего» колониального капитализма. На социализм неспособна – весь опыт «советского тоталитаризма» это доказал. А на капитализм неспособна потому что капитализм здесь понимается как «развитой» западный капитализм. Значит априори «рылом не вышли» и даже «строя» капитализм будем заранее понимать его неполноценную колониальную природу. Но всё равно капитализм строить надо любой ценой – это хоть как-то «приближает» к западной цивилизации хотя бы по типу общества.

 Такая тотальная ориентация на «внедрение капитализма любой ценой» позволяет упорно и непреклонно проводить «реформы» несмотря ни какие их объективные последствия. Здесь сознание капиталистической идеологией настолько продавлено, что и эти последствия будут «объясняться» тяжёлым наследием тоталитаризма или тактическими  ошибками реформ. Мозг уже не может допустить, что вся его антисоциалистическая, тотально капиталистическая идеология, выстраданная в такой «борьбе», может быть неправильной. Тем более программирующее действие западного капитализма никто не отменял, и «надежда», что лет через 300 всё-таки «рынок и демократия» принесут процветание всегда есть. Кстати, подобная идеологическая база Ельцина 90-х опять-таки совпадала с базой большинства его «россиян», кроме разве роли доброго Запада, который стал восприниматься негативно к концу 1990-х.