7 Оформление рос. кап. государства (1991-1992) ЗВЕНО №7
Созднаие капитализма в России Оформление российского капиталистического государства (1991-1992)
1 Капитализация политической системы в ходе перестройки
Переход от социализма к капитализму на территории России произошёл по классической, стандартной схеме любых «эпохальных перемен». Вначале идёт идеологическая подготовка, основа которой – критика социализма («гласность»), критика существующего строя. Затем разворачиваются политические реформы, с целью превращения социалистического государства в капиталистическое, после чего уже готовое капиталистическое государство, в ходе «рыночных реформ», внедряет частнокапиталистические отношения в экономический базис. Уже из этой простейшей схемы видно, что капитализация самого государства является центральной частью всего процесса. Только после реализации этой «политической» части перехода к капитализму, процесс действительно становиться необратимым. Можно даже сказать, что капитализм побеждает именно в процессе изменения природы государства. Поэтому, развернувшуюся с 1985г, критику реального социализма вполне логично рассматривать не только с точки зрения подготовки общественного сознания к капитализму, но и как подготовку к главному – превращению социалистического государства в капиталистическое. На практике изменение природы государства представляет банальное отторжение от власти или просто уничтожение структур КПСС по всей вертикали: от аппарата ЦК до парторганизаций на предприятиях. Этого собственно и требовал Запад ещё с 1917 года, особенно в период холодной войны и с особой настойчивостью с 70-х годов.
Идеологическая подготовка капитализма начиналась с критики «застоя», продолжилась критикой «сталинизма». Всё это само по себе сильно подрывало какой-либо чисто политический авторитет КПСС, которая теперь несла «моральную ответственность» за прошлые, якобы, ошибки и преступления. (Не стоит только забывать, что главным критиком было само руководство КПСС, а главным инструментом – гигантская система партийно-государственных СМИ.) В ходе развития этой «самокритики», акцент всё больше смещался как раз на критику политической системы СССР. И если на январском пленуме ЦК (1987) по поводу «демократизации» говорилось, что речь не идёт о ломке политической системы, то уже в июне 1988г, на 19-й партконференции, руководство ЦК КПСС обрушилось с критикой на советскую политическую систему и гипертрофированную «руководящую роль партии» т.е. «себя» же. Причем особый акцент в ходе этой критики делался на перенос «преступности» сталинского периода на современную политическую систему СССР 80-х годов. Она как бы тоже становилась «преступной» частью чудовищной «административно-командной системы».
И всё-таки, критика политической системы её собственным руководством, сама по себе ещё не означала реальных, чисто политических перемен. Такие перемены разворачиваются с 1989 года, когда изменяются принципы политической жизни. В первую очередь эти изменения связанны с возникновением организованной оппозиции, выступавшей с критикой КПСС извне (на первом съезде народных депутатов СССР в 1989г). Сам факт «допущения» существования такой оппозиции означал действительно «демократизацию» (т.е. капитализацию) политических процессов в СССР. И пусть при этом реальная организационная власть оставалась в партийных структурах (им по-прежнему подконтрольны министерства и ведомства) – всё равно, политический механизм по своим принципам (допуск антипартийной оппозиции) уже «наполовину» капиталистический. Из-за этой «демократизации» принципов работы советской политической системы в 1989-1991 годах, советское государство превратилось в переходную по своей природе конструкцию. Оно уже не социалистическое, но ещё и не капиталистическое. Доля первого компонента постепенно уменьшается, а второго растёт. Это значит, что «революцию» августа 1991г нельзя рассматривать как какой-то полный переворот. Нет, это всего лишь завершение переходного периода капитализации государства в 1989-1991 годах, завершение перестройки в целом.
Переходный характер советского государства в последние два года его существования особенно наглядно проявляется во внешней политике СССР периода бархатных революций 1989г. Здесь «цитадель социализма» уже полностью выступала за полную поддержку процесса «демократизации» в Восточной Европе. Т.е. оценка этих событий была как у любого нормального капиталистического, по своей природе, государства. Если государство положительно оценивает ликвидацию соседних с ним социалистических государств и даже организовывает эту ликвидацию, как его можно назвать?
О переходном характере советского государства этих двух последних лет говорят и его официальные цели в экономической области. Здесь, наряду с сохранением риторики о «социалистической экономике», уже с середины 1989, и особенно с середины 1990, в качестве цели ставится переход к «рынку», создание «рыночной экономики». При всей абстрактности понятия «рынок» было очевидно, что речь идёт о движении к капиталистическому рынку. А с начала 1991г, когда появились установки на «либерализацию» и «приватизацию» (в союзных программах и решениях пленумов ЦК КПСС), всё стало совсем понятно, вернее должно было стать. Советское «социалистическое» государство берёт курс на внедрение «рынка» в его западном понимании и создание частного капитала. Но самое удивительное, что при всей очевидной капитализации внешней и внутренней политики, на чисто организационном уровне, советское государство всё ещё оставалось социалистическим. Его стержнем по-прежнему были партийные структуры – от аппарата ЦК до первичных парторганизаций на предприятиях. Только уничтожение этого стержня окончательно «капитализировало» механизм государственной власти. Окончательно дезорганизовывало массу рабочего класса и отторгало от какого-либо влияния на госаппарат.
2. Постепенное самоотстранение партийных структур от контроля
(1988-1991 гг.) С чисто организационной точки зрения «социалистичность» Советского государства определялась тем, что аппарат партии и её органы были стержнем, руководящей частью всего государственного аппарата. Именно поэтому в период холодной войны главным требованием Запада было ограничение полномочий, желательно полное уничтожение, партийного аппарата социалистических стран. В качестве обоснования этого требования на Западе создавались целые доктрины на тему, как партийный аппарат мешает работать собственно государственным органам, сводит на нет «власть Советов», не способен эффективно руководить экономикой и т.д. В противовес этому «несознательное», доперестроечное, советское руководство из года в год повторяло тезис о «дальнейшем повышение руководящей роли партии». И только с началом перестройки, точка зрения западного капитализма, наконец-то, стала близка и понятна новому руководству ЦК КПСС.
Теперь разрушение и самоотстранение от контроля и реальной власти партийного аппарата превратилось в главное направление всей организационной работы руководства ЦК КПСС. В этой титанической работе по саморазрушению поражает и разнообразие методов, и удивительная покорность самого уничтожаемого аппарата. И это при том, что в аппарате самого ЦК уже в 1986г осознали избрание Горбачёва генсеком как большую ошибку…
Прямая критика аппарата партии развернулась на январском (1987г) пленуме ЦК. Начиная с этого момента, создавалась целая традиция, когда все якобы проколы перестройки и вся «историческая вина» вешались в первую очередь, на аппарат партии. Нарастание критики социализма и действие её на массы позволило уже в середине 1988г (на 19-й партконференции) поставить вопрос о «передаче власти Советам». Мол, необходимо резко перераспределить властные полномочия в пользу Советов, ослабить неэффективное руководство прогнившего партийного аппарата и т.д. Принятие конференцией соответствующих решений «о реформе политической системы» стало отправным пунктом в деле практического разрушения аппарата партии и всей её структуры в целом.
Первым делом, уже в конце 1988г, было произведено невиданное сокращение партийного аппарата – от ЦК до райкомов и горкомов. Все экономические (отраслевые) отделы комитетов были сведены в один. А поскольку большая часть аппарата как раз была занята в отраслевых отделах, то, фактически, эта «большая часть» и была сокращена. В аппарате ЦК из 20-ти отделов осталось 8, из них экономический – один. Уже неплохо для дела перестройки, а дальше ещё лучше. В течение 1989г полномочия по управлению экономикой формально были переданы исполкомам Советов. Логика, при этом была примерно такой. Как же оставшийся единственный экономический отдел будет руководить экономикой страны, области, города? Надо бы передать полномочия по «ведению хозяйства» Советам. Это и в духе «демократизации» (отстранения партии), и Советы всё равно не смогут наладить управления экономикой. У них нет для этого ни кадров, ни опыта. Значит и развал экономики пойдёт быстрее. Тоже польза. Пусть народ думает, что «система зашла в тупик». В общем, сочетание приятного с полезным.
Особую роль в деле самоотстранения партийного аппарата от власти сыграли демократические выборы в республиканские и местные Советы в марте 1990г. Теперь были созданы действительно неподконтрольные обкомам и горкомам «демократические» органы. Попытки горкомов и обкомов создать фракции коммунистов в Советах, избрать первых секретарей председателями – повсеместно провалились. В результате на местах возникла своеобразная система двоевластия, когда обкомы и горкомы уже не обладали полнотой власти, а новые Советы ещё не обладали.
Последним, и самым важным, компонентом в отказе аппарата партии от реальной власти, особенно на уровне областной, стала так называемая отмена номенклатуры обкомов. Номенклатура – это список ключевых должностей во всех организациях (партийных, советских, хозяйственных, культурных), на которые данный орган власти (например, бюро обкома или Секретариат ЦК) производит назначения. Эта кадровая власть и была основой всей реальной власти аппарата партии. Отказ от номенклатуры обкомов, развернувшийся в областях с конца 1990г, окончательно вырвал властные рычаги у партийного аппарата на региональном уровне. Одновременно и на уровне ЦК, после 28-го Съезда КПСС, аппарат замкнулся на чисто партийных вопросах, стараясь не вмешиваться в работу собственно государственных ведомств. Хотя последние, по инерции, всё равно ждали инструкций со Старой площади. И только в высшем звене – в механизме власти генерального секретаря ЦК всё оставалось по-прежнему. Сохранение этого механизма власти генсека и позволило ему отстранить от контроля над собственно государственными структурами, как весь остальной аппарат ЦК, так и местный партийный аппарат обкомов и горкомов. Даже связь между аппаратом ЦК и обкомами удалось сломать. Просто смешно, но с конца 1990г были почти запрещены даже междугородные телефонные звонки по линии ЦК – обкомы. И всё-таки, несмотря на все усилия, даже к августу 1991г сохранялось два важнейших компонента власти аппарата партии. Во-первых, сама инфраструктура ЦК, обкомов, горкомов. Здания, технические средства, кадры, плюс момент инерции (привычное восприятие их как власти). Во-вторых, оставался механизм власти генерального секретаря ЦК, который, в принципе, и к августу 1991 позволял любому «негорбачеву» остановить процесс перестройки. Поэтому-то и такой дезорганизованный, «самоотстраняющейся» аппарат, всё равно надо было уничтожить. Без этого настоящего, 100%-го капиталистического государства быть не могло.
3. Борьба «Союза» и «России» в 1991
К 1991г на повестку дня, сам собой, стал вопрос об окончательной капитализации государства, т.е. о полной ликвидации КПСС и всех её структур (или о полном отторжении их от власти). К этому времени уже было раскритиковано всё, что имеет хоть какое отношение к социализму. Политическая система была до такой степени «демократизирована», что оппозиция существовала в виде готовых зародышей колониально-капиталистических государств («демократических» органов власти республик). К внедрению «рыночных отношений» тоже все были идеологически подготовлены. А партийные структуры, как стояли, так и продолжали стоять, не смотря ни на какие меры ЦК КПСС по их разрушению. И даже Горбачёв по-прежнему реально имел власть именно как Генеральный секретарь ЦК КПСС. Добавим к этому полтора десятка миллионов коммунистов, четыреста тысяч первичных партийных организаций на всех предприятиях, в армии, во всех силовых структурах. Да они были в состоянии полнейшего разброда, но их в любой момент можно было консолидировать и реанимировать, если бы было кому…
Естественно, конечной целью всей перестройки (и лично Горбачёва) являлось полное уничтожение этой партийной машины. Механизм власти Генерального секретаря позволял проделать 90% этой работы. И только на последнем этапе риск резко возрастал. Даже Генеральный секретарь не мог (?) просто распустить партию. На этом решающем этапе была опасность слететь с ключевой должности и перестройка осталась бы не доведённой до конца. Запад за это не похвалит. Тем более нельзя было просто уйти с поста Генерального секретаря и остаться Президентом. В отличие от своего «либерального» окружения, Горбачёв знал, что любой новый Генеральный секретарь тут же приберёт к рукам всю реальную власть. Так что оставалось держаться за партию, которую надо было уничтожить. Так сказать ломать партию, опираясь на неё. Иначе капиталистического государства не создашь. В таких условиях на первое место выдвигается «демократическая оппозиция» - продукт большой и напряжённой работы ЦК КПСС. Именно она теперь должна стать внешней силой, которая сломает этот организационный стержень социалистического государства, партию, и закончит перестройку. То, что эта открыто прокапиталистическая, не подконтрольная ЦК оппозиция организована в форме «демократического» Верховного Совета России, только облегчает всё дело. Это и прочнее, чем какая-нибудь «демократическая партия» или движение. И вся борьба принимает форму противостояния «Союза» и «России», что само по себе дезориентирует. В США применялась тогда интересная терминология: борьба традиционалистов, контролирующих союзные органы и плюралистов, доминирующих в российских.
В этой странной борьбе «коммунистических» союзных структур и «демократических» российских, подлинные цели могли быть только у последней. Это, либо вначале уничтожение аппарата партии (от ЦК до райкомов), а затем демонтаж союзных органов власти с подчинением гос ведомств российским властям. Либо вначале переподчинение гос ведомств российским республиканским органам власти с последующей ликвидацией партии и союзных органов. (Реализовался второй вариант). И то и другое означало окончательную капитализацию государственного механизма. Но ведь и у «Союзных» властей, чья политика определялась Горбачёвым, главной целью также было уничтожение партии, её аппарата. Просто самим им делать эту работу было очень опасно. Получалось, что на практике, это была не борьба, а общая работа с двух разных концов. Задачей «демократических» российских властей была тотальная критика «союзных» и партии. А задачей «союзных властей – подрывать свои позиции и убирать партию как только можно, вплоть до полной самоликвидации. «Борьба!». Даже Запад растерялся в такой ситуации. С одной стороны, вроде бы демократы – совсем свои люди, будущая администрация западного капитализма на постсоветском пространстве. С другой стороны, им казалось, что останься Горбачёв у власти ещё на десяток лет, то у нас будет вообще пустыня, пусть и при сохранении КПСС, ЦК и т.д. И только к апрелю 1991г, когда политические (но не организационные) позиции Горбачёва даже в КПСС совсем ослабли, США полностью сделали ставку на Ельцина и демократов. Что касается самой «борьбы» «Союза» и «России», то здесь каждая сторона играла предопределённую ей роль. Союзные власти подрывали остатки своего авторитета. Обмен 100 и 50-ти рублёвых купюр в январе 1991г, повышение цен в апреле 1991г, «новоогарёвскийский процесс», когда «Союз» отдавал республикам почти все властные полномочия и т.д. «Российские» же власти, как и положено, выступали с критикой союзных, призывали к отставке всех союзных органов (с февраля 1991), поддерживали массовые забастовки (с марта 1991) и т.д. В марте 1991г был проведён знаменитый референдум о будущем Союза, где более 70% жителей России выступили за сохранение Союзного государства. Дело даже не в том, что российским демократам было глубоко наплевать на это «народное волеизъявление». По социологическим опросам подавляющая часть населения уже не верила, что у Союза есть будущее. Да и разница в политике союзных и российских властей (особенно в экономических программах) уже не улавливалась. Кстати, при капитализме, или в ходе его создания, «народным мнением» считается только такое мнение, которое так или иначе оправдывает капитализм.
Общая задача ликвидации Союза и партии требовала конкретных политических мероприятий. В июне 1991г, с целью укрепления политических позиций, российские «демократы» провели первые «выборы Ельцина» в президенты России. Успех «демократического» лидера, уверенная победа уже в первом туре (57%), действительно изменили соотношение сил. Теперь уже непосредственно можно было ставить вопрос о прямом захвате власти и уничтожении КПСС. Первым делом, в июле 1991, появляется знаменитый Российский указ о департизации предприятий, т.е. ликвидации, партийных организаций КПСС. Начали рубить корни партийной машины в «массах». И ведь действительно, партия приступила к выполнению указа «всенародно избранного президента». Парторганизации стали постепенно выводиться с территории предприятий уже с августа 1991. Ситуация перерастала в критическую. Теперь можно было ожидать появления всё новых, «антипартийных» указов, постепенно ликвидирующих КПСС уже извне. В этих условиях и развернулся знаменитый «путч» августа 1991г.
4. Колониальный национализм
Сама форма борьбы Союзного центра и республик требовала от республиканских властей целенаправленного разжигания националистических настроений. Но на самом деле бурный всплеск национализма последнего года перестройки был только завершающей фазой большого процесса «разжигания национальной розни». Начался этот процесс примерно с 1987г, когда «национальная» тема всплыла одновременно с переходом к критике сталинизма. Постепенное нарастание националистической волны в СМИ, потворство со стороны местных партийных властей, работа местной «националистической» и либеральной интеллигенции привели к очень быстрому распространению националистических настроений уже в 1988-1989гг. Практически сразу наступил переход к вооружённым конфликтам на национальной почве: Нагорный Карабах, Фергана, Сумгаит, Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия… При вроде бы ограниченном масштабе (по меркам Союза), эти горячие точки поражали всех жестокостью столкновений и какой-то неожиданностью, иррациональностью. Особенно, если учесть, что к началу перестройки, вопрос кто какой национальности волновал всех меньше всего. И тут вдруг такое…
Тема перестроечного национализма необъятна, но нас интересует (в контексте создания капитализма) только два главных вопроса: зачем для перехода к капитализму потребовался национализм и почему он так бурно расцвёл к концу перестройки. Понятно, что обращение к национальной теме само по себе отвлекает внимание людей от главного сложного дела – перехода к капитализму. Здесь любое средство годится – и тазики с заряженной водой от Чумака, и «установки» Кашпировского, и сериал про рабыню Изауру, и обращение к магии и астрологии, и прочая ерунда. Но не «отвлечение» главное в национализме. Главное свойство национализма – способность раскалывать и сталкивать людей. В деле перехода к капитализму этому свойству нет цены.
К концу 80-х, советское общество – это почти сплошной рабочий класс (85%). Что может быть лучше для капитализации, чем разбить его на национальные отряды и затем стравливать друг с другом? Пусть даже не в форме прямой борьбы, а просто в массовом сознании разобщить людей и посеять недоверие к другим («плохим») народам. Это само по себе парализует, даже без «горячих точек». И пока это разобщение и недоверие господствует, можно без особых проблем захапать всю собственность и превратить каждый «национальный» отряд рабочих и служащих в дешёвых, а то и бесплатных рабов.
Больше того, ведь национализм «учит», что главная разделительная черта проходит между вашим хорошим и другими плохими народами. Зато со своими новыми хозяевами (новыми русскими, новыми украинцами, новыми узбеками и т.д.) «вы», вроде бы, одно целое. Старый до тошноты принцип: «Разделяй и властвуй».
Но у перестроечного национализма было и своё уникальное свойство. Это был своего рода колониальный национализм. Т.е. ненависть к соседним народам (или к русским) дополнялась преклонением перед Западом, перед «Америкой». Каждому народу Союза внушалось, что «братский американский народ» любит именно его и во всём поможет в случае достижения независимости. Но самое удивительное, что весь этот «национализм» на практике сводился к желанию побыстрее куда-нибудь смыться из своей любимой «национальной» родины, туда где «деньги платят». И желательно никогда не возвращаться в «независимую» и суверенную теперь республику. Как только все национальные республики обрели «независимость», народ, особенно интеллигенция, первым делом ломанулся из них куда подальше (у кого возможность была). Получается, что этот перестроечный национализм отчуждал людей даже от своей любимой «национальной» родины.
Если все достоинства национализма свести в комплекс, то для дела создания капитализма это просто золото: отвлекает, раскалывает и стравливает, учит покорности хозяевам «своей» национальности и холуйству перед «Америкой», презрению к «родине». Вот поэтому-то, национальный вопрос «вдруг» и приобрёл такое значение в ходе перестройки и последующих рыночных реформ. А арсенал методов разжигания национальной розни безграничен. В конце перестройки было, например, очень популярно объяснять всем «нерусским» народам, что русские всех грабят, всё вывозят и т.д. А русским, что их грабят, за счёт русских живут и т.д. При стравливании соседних народов активно использовались «территориальные споры». Важно было и просто регулярно вбивать в голову: вы—русские, украинцы, эстонцы и т.д. Однако, всё-таки, не эти методы были главной причиной успеха национализма. Глубинной причиной была критика социализма, разрушавшая мировоззрение в целом, моральные принципы и т.д. Именно это и рождало ту чудовищную пустоту в голове, которая проявлялась, в том числе, и в «неожиданных» зверствах при национальных конфликтах. Как раз национализму было проще всего заполнить образовавшийся вакуум. Ведь он тут же даёт хоть какую-то самоидентификацию, а ведь я – русский, украинец, узбек, армянин, азербайджанец, эстонец и т.д.) и сразу же даёт образ врага, виновника всех бед (какой-нибудь другой «плохой» народ). И поскольку критика социализма достигла максимума в 1990-1991г, то и пик национализма пришелся на эти годы.
А, вообще, только сейчас и начинаешь понимать, как верно было старинное словосочетание «буржуазный национализм». Как ни крути, а более полезного дела для создания и воспроизводства капитализма, чем национализм трудно даже представить. Тем более, если это «наш» особый, колониальный национализм перестроечного производства.
5. Путч и антипутч августа 1991 Знаменитейшие события 19-21 августа 1991г известные как «путч», на самом деле включали в себя два момента. Собственно «путч» (со стороны ГКЧП) и «антипутч» - действия демократической оппозиции, существующей в виде российских республиканских органов власти. С точки зрения завершения капитализации государства важен именно «антипутч», а сам «путч» здесь только повод. Литература об августе 1991г необозрима, версий по поводу причин и сути событий полно, в том числе абсолютно взаимоисключающих друг друга. Если взять наиболее реальные и обоснованные оценки, то получится картина, которую мы приведём ниже, также очень и очень спорная. Во-первых, со стороны главных зачинщиков ГКЧП путч был вовсе не провокацией. Они действительно пытались остановить сползание страны в пропасть. Идеи о введении чрезвычайного положения обсуждались в силовых структурах очень активно и, видимо, разрабатывались разного рода планы, когда и как это можно сделать. Обсуждение возможности введения чрезвычайного положения велось и на уровне высшего руководства Союза (где-то с весны 1991г) и это даже не особенно скрывалось. Во-вторых, создание ГКЧП было осуществлено с санкции самого Горбачёва, хотя и без его открытого участия. Это неучастие аппарата ЦК, партии и Горбачёва, видимо, служило своего рода перестраховкой на случай провала. Да и формально подключать дискредитированную партию посчитали неуместным. Скорее всего, главные путчисты хотели бы провести задуманное с участием Горбачёва, но он отказался напрямую выступить в роли «душителя демократии». Запад за такое не похвалит… Его неучастие, конечно, очень подрывало всю легитимность действий ГКЧП. Таким образом, введение чрезвычайного положения было предпринято с благими намерениями и санкционировано самим «президентом и генеральным секретарём». Последний санкционировал создание ГКЧП под давлением сторонников «наведения порядка».
Сам ход путча можно условно разделить на два этапа: 19-20 августа, когда ситуация вроде бы ещё контролировалась ГКЧП («союзными властями») и 21 августа, когда контроль над положением перешёл к российским «демократам» (антипутч). Сразу возникает вопрос о причинах провала. Это большая, отдельная тема. Просто перечислим наиболее вероятные причины, также очень спорные. При этом нужно помнить, что все члены ГКЧП – это не просто руководство страны, а продукт кадрового отбора со стороны Горбачёва. Это значит, что они были отобраны по принципу личной преданности, «верности» демократическим преобразованиям и потенциальной безобидности, неспособности к большому делу. Такой негативный кадровый отбор, хотя и это только предпосылка. Продуктом такого отбора стало то, что со стороны ГКЧП не была чётко определена главная и единственная задача – уничтожение демократической оппозиции, этого зародыша колониально-капиталистического государства в виде российских республиканских властей. Вместо концентрации на этом главном деле они декларировали «наведение порядка» вообще. Причём чуть ли не совместно с российскими властями (если бы те не заартачились с первого же дня ЧП). А если они не собирались изначально уничтожить демократическую оппозицию на организационном уровне, то в чём тогда смысл «путча»? Второй важнейший просчёт (?) – полное отсутствие идеологического обеспечения, правильной и прямой оценки перестройки. По сути, в документах ГКЧП доминирует всё та же перестроечная фразеология о «демократизации», дальнейшем развитии реформ, верности курсу 1985г и т.д. А сама по себе идеология «наведения порядка» мало что даёт.
Но самое главное, что всё было, вообще, начато не с того конца. Начинать, скорее всего, нужно было даже не с «Ельцина и демократов», а с самой КПСС, с избрания нового Генерального секретаря ЦК. В тех условиях, любой новый генсек, «негорбачев», (хоть горилла из зоопарка) сразу же приобрёл бы большой авторитет. В первую очередь как воплощение единства Союза. А весь механизм власти аппарата ЦК, в его «генсековском» звене, всё ещё сохранялся. В том числе и в союзных республиках. В ходе путча был план собрать 20 августа пленум ЦК. И, опять-таки, люди Горбачёва в аппарате ЦК этого не допустили, боясь отстранения «хозяина» от власти.
В конце концов, плохой кадровый потенциал, нечёткость главной цели, отсутствие идеологической базы, и, вообще заход не с того конца, предопределили крах путча. При более глубоком обобщении провал путча был предопределён тем, что сами его организаторы были уже наполовину «горбачёво-ельцинами» по своей сути, продуктом перестройки. Особый момент – отношение страны в целом к попытке «наведения порядка». Оно было неоднозначным, но скорее положительным. «Бардак в стране» уже достал почти всех. Вот только организационно это в целом положительное (?) отношение практически никак не выразилось. В результате «путчисты» оказались один на один с организованным прокапиталистическим блоком, опиравшимся на поддержку Запада, будучи сами наполовину такими же.
В итоге, вместо путча произошёл успешный «антипутч». Суть «антипутча» заключалась в окончательном отстранении от власти аппарата ЦК, переподчинении всех государственных структур российским демократическим властям. После этого с неизбежностью последовало уничтожение аппарата ЦК, аппарата партии в целом, всех партийных структур. На фундаментальном, организационном уровне это стало завершением капитализации государственной власти. Возможность уничтожения КПСС была предопределена переходом, в ночь на 21 августа, под контроль российских властей главного ведомства – министерства обороны. Переход минобороны под «российский» контроль был обеспечен как технически – в него были направлены соответствующие уполномоченные представители республиканской российской власти. Так и в политическом плане – теперь Ельцин был де-факто главкомом для армии. Этим нам лишний раз напомнили, что государство в своей основе – военно-политическая организация. Кому подчиняется мин обороны – у того и власть.
Никакой «крыши» у партии больше не осталось. В результате 23 августа 1991 был окончательно уничтожен аппарат ЦК, партии в целом, ликвидированы парторганизации на предприятиях. Тотальная «департизация». Только теперь Горбачёв мог подать в отставку с поста генерального секретаря ЦК (24 августа). Чего только не бывает в природе – весь механизм власти генсека в СССР был рассчитан на то, что если вся остальная страна захочет «капитализьму», то он один сможет удержать ситуацию. Но в жизни этот механизм оказался использованным как раз для перехода к капитализму, для уничтожения самой КПСС, даже для превращения КПСС в главное орудие создания капитализма.
Таким образом, окончательное отторжение от власти и уничтожение КПСС произошло, всё-таки, как бы «извне», а не путём самоликвидации. Хотя вся перестройка и представляла собой это постепенное самоотстранение и перерождение партии – стержня социалистического государства. В результате антипутча был получен главный продукт перестройки – настоящее капиталистическое государство на территории России. Ни фактический распад Союза, ни переход от «советского» периода к российскому, а именно окончательное изменение природы государства было итогом августовских событий 1991г. Может быть путч и антипутч только ускорили неизбежную развязку, а может быть это действительно был шанс остановиться у последней черты, даже после шести лет перестройки…
6. Формальный распад Союза (август-декабрь 1991)
Очень часто формальный распад Союза в декабре 1991г определяется как чуть ли не главная разграничительная черта между эпохами («до распада Союза и после»). На самом деле, конечно же, намного важнее факт ликвидации КПСС и её аппарата, что означало организационное завершение всего процесса капитализации государственного механизма. Кроме того, именно в августе 1991 российские власти фактически поставили под свой контроль (уже 21 августа) все важнейшие союзные органы управления – собственно государственный механизм. Так что последующая, формальная ликвидация союзных органов или трансформация их в «российские» была полностью предопределена событиями августа 1991г. Тем не менее, юридическая ликвидация Союза ССР имеет известное значение, т.к. формальный распад Союза завершил «идейно-политическое» оформление системы постсоветских колониально-капиталистических государств.
Главным организующим моментом в чисто техническом обеспечении распада союзного государства, опять-таки была ликвидация аппарата КПСС. В первую очередь ликвидация аппарата ЦК КПСС и ЦК партий союзных республик. Пусть этот аппарат партии и был почти парализован в последний год перестройки, тем не менее, он всё равно оставался функциональным скелетом всего союзно-республиканского механизма государственной власти, вплоть до августа 1991г. В ряде республик первые секретари ЦК к тому же были ещё и президентами. Поэтому, когда российские власти уничтожили аппарат ЦК КПСС, а другие республики аппараты своих ЦК, то разрушилась связывающая Союз структура, замены которой быть уже не могло. Т.е. российские власти могли взять на себя функции ЦК КПСС только применительно к госструктурам, расположенным на территории Российской Федерации, но не в отношении других республик. Всё это означало конец стержня организационной системы Союза ССР. Важную роль сыграла и ликвидация, сразу же после путча, союзного Кабинета Министров. Тем самым исчез высший орган исполнительной власти Союза. Так что даже формально, союзные министерства оказались без руководства. Аппарат союзного правительства вообще был вторым по значению, после аппарата ЦК и единственным, способным реально управлять всей гигантской машиной союзных министерств и ведомств. Теперь вместо правительства СССР был создан так называемый межгосударственный экономический комитет (МЭК) во главе с российским премьер-министром (Силаевым), который практически не имел полномочий по управлению экономикой. В основном, все функции МЭК сводились к подготовке раздела наследства СССР и попыткам разработать экономические соглашения между республиками.
Меньшую роль сыграла ликвидация высших законодательных органов власти Союза. Собственно они и раньше играли чисто формальную роль, создавая видимость «демократии». Сразу после путча сначала убрали должность Председателя Верховного Совета, затем одну из двух палат, а потом, вообще, республики просто отозвали своих депутатов, и Верховный Совет СССР стал совсем формальной формальностью.
Единственной союзной структурой, имевшей реальное значение после путча, оставалось только министерство обороны СССР. Формально министерство обороны продолжало подчиняться Горбачёву, как Президенту СССР, но чисто политически оно находилось под контролем российских властей. На вопрос, кому подчиняется армия Горбачёву или Ельцину, тогдашний министр обороны отвечал «определённо»: народу. Вообще же, наличие ядерного оружия на территории нескольких союзных республик, опасность его утечки при сломе структуры министерства обороны СССР больше всего заставляло руководство США медлить с формальным распадом Союза. Понятно, что «демократические республики» собственной политики в главных вопросах «обеспечения распада» Союза не имели. Постепенно, с переходом финансирования мин. Обороны СССР на республиканские бюджеты, с решением вопроса о контроле над ядерным оружием, проблема раздела армии исчезла.
Что же касается должности Президента СССР, то без аппарата партии, без союзного правительства, без реальной власти над министерством обороны эта должность уже не имела никакого значения. А если добавить к этому суперантипопулярность фигуры, которая её занимала, то общий политический авторитет союзного президентства был скорее «отпугивающим» даже для сторонников сохранения формы Союза. Для этого, наверное, и оставили Горбачёва президентом СССР после путча.
При таком раскладе, как ни странно, сами по себе знаменитые Беловежские соглашения о роспуске Союза вовсе ничего не решали и не представляли собой ничего «эпохального». Они только формально подтверждали реальное отсутствие союзного государства. И тем более речь не шла об изменении природы государства, которое закончилось в августе 1991г окончательной его капитализацией. Но и формальная ликвидация Союза и всей союзной риторики сыграла свою роль. Во-первых, это резко ускорило процесс экономической деградации республик, помогло более эффективному разрушению производства. Во-вторых, без формы Союза легче стравливать народы. В третьих, с оформлением «самостийности» открывается возможность несколько десятилетий бить себя в грудь и кричать: «зато мы теперь независимые», в условиях полнейшей деградации всех сфер жизни в той или иной республике. Наконец резкое уменьшение масштаба «новых государств» по сравнению с огромным Союзом само по себе помогало мельчить сознание людей, загонять в рамки «родного села». Да и вообще, колониальное сознание с интернационализмом Союза несовместимо. Так что с точки зрения перехода к капитализму, Союз должен был быть уничтожен в любом случае. Союз мог в принципе существовать только как социалистическое государство…
7. На пути к «рынку»
После уничтожения всех партийных структур КПСС и завершения капитализации государства, во весь рост стала задача внедрения этим государством капиталистических отношений в экономику. Тогда это внедрение нейтрально обозначалось как «переход к рыночной экономике». Создание этой «рыночной экономики» складывалось из двух компонентов: «либерализации», т.е. отказа контроля над ценами и «приватизации», т.е. передачи государственной собственности частным лицам. К августу 1991г, в ходе неустанной работы «гласности», массовое сознание было уже психологически готово к внедрению капитализма в экономику. Но и в чисто организационном плане экономические реформы перестройки также немало сделали для будущего «настоящего» перехода к капитализму. Рассмотрим самое главное в экономических реформах перестройки, проведённых при Горбачёве .
В принципе, весь смысл перестроечных экономических реформ сводился к одному – постепенному самоотказу государства от контроля над теми или иными элементами экономических отношений. Такая генеральная линия отвечала общему духу подготовки к настоящему капитализму. И следовала основным требованиям установок западной пропаганды о желательности уменьшения роли государства в социалистической экономике.
Первым направлением реформ было непосредственно ослабление контроля со стороны государства над государственными же предприятиями. Делалось это под лозунгом перевода предприятий на полный хозрасчёт. Что на практике означало относительную свободу распределения прибыли и определения фонда зарплаты. В реальности, перевод на хозрасчёт (в 1988-1989гг) приводил, в первую очередь, к росту фонда зарплаты предприятий. Причём темп роста зарплат 1988-1990гг, был выше темпов роста производства потребительских товаров, и привёл к знаменитому перестроечному дефициту. Одновременно произошло сокращение поступления налогов в бюджет, т.к. сократились отчисления от прибыли. Это вызвало в 1988-1989гг резкий рост дефицита союзного бюджета (с 47-57 млрд. в 1986-1987 до 90-91млрд. в 1988-1989гг). Кроме того, политика перевода на хозрасчёт сочеталась с резким ослаблением контроля над директоратом предприятий, как со стороны отраслевых министерств, так и со стороны партийных структур. Так что уже к 1990г директора стали ощущать себя почти будущими хозяевами своих предприятий. Притом, что плановые задания были практически отменены, понятие «ответственности за выполнение плана» исчезло, спрос с них стал минимальным. К этому можно добавить ещё и войну союзных и российских законов «по поводу» принадлежности предприятий и распределения с них налогов. Эта неразбериха только укрепила власть директората. В результате, при сохранении госсобственности, удалось подорвать механизм реального контроля государства над его же предприятиями. Это был большой шаг на пути к настоящему капитализму да ещё в сочетании с дезорганизацией производства, а воспринималось населением как «кризис социализма» – красота!
Вторым направлением перестроечных реформ было развитие собственно «частной инициативы». Т.е. создание частнособственнического сектора, своего рода мелких капиталистов. Вначале этот сектор создавался в форме, памятного всем, кооперативного. В 1990г в СССР действовало около 245тыс кооперативов, совокупная продукция которых составляла около 6% ВВП. На 90% эти кооперативы были при госпредприятиях и служили для узаконенной спекуляции и перекачки безналичных денег в наличные. К рубежу 1990-1991 г мелкомасштабные кооперативы себя исчерпали. Развернулось создание из (или при) госпредприятиях и их подразделениях разного рода более крупных структур (ассоциации, концерны и т.д.) непонятной природы, но исключительно в частных интересах. Одновременно рост масштабов легализованной спекуляции привёл к массовому созданию бирж и появлению слоя «биржевиков». Общий рост нового слоя частного мелкого капитала отразился в появлении в 1991г термина «новые русские», обозначавшего этот слой.
Исключительно важное значение для подготовки перехода к «рыночным отношениям» имела сама разработка и принятие разного рода программ (законов), приучавших к «рыночной» терминологии. Это создавало общую картину неотвратимости процесса перехода к «настоящему» капитализму, и, одновременно, прикрывало его довольно абстрактной терминологией. О переходе к «социалистическому рынку» говорилось в докладе Горбачёва уже на 1-м съезде народных депутатов СССР (май 1989г). Тогда же была создана специальная комиссия по разработке вариантов этого перехода (Абалкина, июнь 1989г). В мае 1990г программа перехода к «регулируемой рыночной экономике» была уже внесена в Верховный Совет СССР. Вскоре (июль 1990) появилась и «российская» программа 500 дней. В ней, в отличие от союзной, особый упор делался на приватизацию. Поначалу в союзных программах вместо «приватизации» использовали обтекаемый термин «разгосударствление». Но уже где-то с конца 1990-начала-1991 «разгосударствление» открыто начинает именоваться приватизацией даже в союзных документах. А к весне 1991г терминология о необходимости «либерализации» и «приватизации» утверждается даже в постановлениях апрельского пленума ЦК КПСС.
К этому надо добавить признание капиталистической собственности в законодательстве СССР. Так закон о собственности СССР (март 1990) фактически признавал право частной собственности на средства производства. В законе «О предприятиях в СССР» (июнь 1990) уже признавалась возможность крупной частной собственности (акционерные общества и т.д.). Наконец, закон СССР о предпринимательской деятельности (апрель 1991) полностью узаконил и наёмный труд, и неограниченное право получения прибыли от любых форм частной собственности. Таким образом, вся правовая и, вообще идейная подготовка для перехода к «рыночной экономике» была уже проведена к моменту создания капиталистического государства в России в августе 1991г. Одновременно «путь к рынку» создавал и элементы «новых» капиталистических отношений, и (благодаря этим элементам), позволял раздолбать, вогнать в «кризис» эту опасную для западного капитализма экономику одной из двух сверхдержав. И сейчас многие не понимают всю искусственность создания экономического «кризиса» в ходе перестройки. Тему перестроечных экономических реформ надо будет рассмотреть специально – на этом сломе виден весь механизм управления экономикой социализма. Ломали то, что составляло самую суть социалистической экономики.
8.Либерализация –1992 г.
Формально так называемая «либерализация» означает отказ государства от контроля над ценами, как розничными, так и оптовыми внутри самого производства и обращения. К началу внедрения частнокапиталистических отношений в экономику, практически все предприятия России (к январю 1992г) оставались в государственной собственности. Таким образом, либерализация здесь означала переход права определения цен от государства к государственным предприятиям. Казалось бы, последние должны радоваться такому усилению своих полномочий. Но на самом деле либерализация означала радикальный слом всей системы снабжения и сбыта продукции. Т.к. до этого именно собственно государственные органы (отраслевые министерства, Госснаб) обеспечивали всю цепочку производства от сырья и энергии до реализации готовой продукции. Такая система сложилась далеко не сразу при социализме – только в начале 30-х. Но к началу 90-х она уже считалась неотъемлемой частью социализма. Прямое управление экономикой было обязательной функцией социалистического государства. И совершенно не совместимо с механизмом управления при капитализме. Именно поэтому либерализация во всех постсоциалистических республиках следовала сразу же за «департизацией». С организационной точки зрения и ликвидация партии, и «ликвидация» государства, как управляющего экономикой были двумя главными моментами превращения социалистического государства в капиталистическое. Таким образом, либерализация обеспечила как «половину» всех рыночных реформ (оставалась приватизация), так и быструю деградацию производства.
Официальный старт либерализации цен был дан 2 января 1992г. В результате только за январь потребительские цены выросли в 3,5 раза, а к концу года в 26 раз. Ещё в большей степени выросли промышленные оптовые цены – в 33,7 раза к концу года. И это при том, что цены на энергоносители не были отпущены. Рассмотрим последствия.
Первое, что сразу же коснулось практически всех – это резкое падение покупательной способности населения, т.к. рост зарплаты, тоже освобождённой, сильно отставал от роста потребительских цен. К этому добавилось и обесценивание сбережений населения, что имело колоссальное, чисто психологическое значение, т.к. в условиях социализма объёмы сбережений составляли обычно несколько годовых зарплат и были своего рода гарантом стабильности. К тому же постоянно меняющиеся цены и зарплаты просто сами по себе, с непривычки, дезориентировали. В общем комплексе всё это было настоящим ценовым террором населения. Но, во-первых, люди были к этому подготовлены ещё в ходе «гласности» (критики социализма). А во-вторых, реформы только ещё начинались, спад производства и потребления только разворачивался. А значит, реальный уровень потребления в 1992г был ещё относительно высок. Поэтому какого-либо организованного протеста не было, хотя 2 января, в первый день, на улицы, на всякий случай, вывели милицию.
Но главные достижения либерализации лежали в области дезорганизации производства. Ликвидация централизованной системы снабжения и сбыта привела как к нарушению поставок, так и к лавине взаимных неплатежей. В итоге, объём производства за год сократился на 18%, составив всего78% от уровня 1990г. Ещё более значительным было сокращение капиталовложений – их объём снизился до 61% (!) от уровня 1990г. Тем самым закладывались основы долгосрочной деградации производства. Уже к весне 1992г сложилась настолько катастрофическая ситуация, в первую очередь из-за неплатежей предприятий, в связи с отсутствием денег, что пришлось несколько смягчить победное шествие реформ. С целью ослабления проблемы неплатежей, всё-таки решили открыть для предприятий источник государственного финансирования в виде кредитов центрального банка (ЦБ). Эти кредиты выдавались под очень низкий процент (против процента инфляции) и означали субсидирование предприятий государством. Они действительно ослабили кризис неплатежей и уменьшили темпы спада производства, особенно на крупных предприятиях. Но результаты либерализации и без того были велики, а отмена кредитования и окончательный развал промышленности были только вопросом времени.
Кроме чисто физического сокращения объёмов производства и капиталовложений, либерализация ещё и положила начало колониально-сырьевой структуре экономики. В условиях полнейшей деградации внутреннего рынка, огромное значение приобрели экспортные сырьевые отрасли (нефтегазовая, металлургия), получавшие твёрдую валюту и не очень, в силу специфики производства, страдавшие от ликвидации снабженческо-сбытовой системы. На фоне постоянно падающего курса рубля, вообще сильно заниженного к доллару, эти отрасли, со своей валютной выручкой, оказались королями. К тому же, от них зависело всё остальное производство, как от поставщиков топливно-энергетических ресурсов. В результате, к концу года произошла настоящая отраслевая революция. Если раньше главной отраслью было машиностроение, включая огромный ВПК, то теперь главной стала нефтегазовая. Это выразилось и в назначении представителя нефтегазовой отрасли (Черномырдина) на пост премьер-министра в декабре 1992г. И с тех пор уже ничего не изменялось в этой расстановке сил.
Казалось бы, всего одно слово «либерализация», такое красивенькое и переводится как «освобождение». А сколько за ним стоит – и террор против «потребителя», и удивительная по темпам деградация производства, и закладка колониально-сырьевой структуры экономики. И всё-таки, эти основные моменты нужно понимать только как следствие либерализации. Главным был именно отказ государства от контроля над организацией производства, снабжения и сбыта в форме «освобождения цен». Очень часто под рыночной экономикой подразумевается (в узком смысле) именно такая система, где государство непосредственно не управляет производственным процессом (в том числе своими госпредприятиями). В этом смысле рыночная экономика утвердилась у нас уже в 1992г, хотя при этом госсобственность на предприятия сохранялась. Всё это можно определить как рыночный госкапитализм. Он, конечно, не являлся целью «реформ», но в какой-то момент (в России в 1992-1993г) экономика функционировала именно в такой форме. Теперь оставалось только перевести этот рыночный госкапитализм в рыночный частнособственнический капитализм в ходе приватизации. И внедрение «новых» отношений можно считать законченным.
9. Готовый продукт холодной войны
С чисто организационной точки зрения оформление капиталистического государства с рыночной экономикой в 1991-1992гг было главным переломным моментом во всём процессе создания капитализма в России. Даже если бы мы просто визуально сравнили политическую карту мира 1990 и 1992гг, мы бы сразу заметили большие перемены. Вместо Союза ССР – 15 отдельных государств, вместо Ленинграда – Санкт-Петербург, вместо Свердловска – Екатеринбург, куда-то пропала ГДР… Так что уже по карте можно было догадаться о характере и масштабе «перемен». Понятно, что эти громадные, визуально наблюдаемые, перемены 1991-1992гг были закономерным и естественным результатом перестройки. Последняя создала все возможные идеологические и политические условия для такого решающего «скачка». Но ведь и сама по себе перестройка была только продуктом холодной войны. Наша перестройка была нужна западному капитализму и была выражением его интересов в холодной войне. Выражением его главного интереса – создания капитализма на территории СССР. Соответственно новые «демократическо-рыночные» государства также представляли собой продукт холодной войны, своего рода материальное выражение интересов западного капитализма. В некотором смысле эти постсоветские государства представляют собой «искусственные» образования, в США их рассматривают просто как продукт своей работы. Не удивительно, что едва ли не главной чертой этих новых «государств» с самого начала был их «колониальный» характер по отношению к западному и особенно американскому капитализму.
Задолго до образования независимых демократических государств их «зародыши», в виде контролируемых демократами Верховных Советов республик открыто и честно ориентировались на США. Они не просто демонстрировали свои «проамериканские» позиции. Они пытались заручиться поддержкой руководства США. Потому как едва ли не самой влиятельной силой во внутренней политике СССР в 1990-1991гг был администрация США. Дошло до того, что весной 1991г посол США просто собрал в своей резиденции для выдачи инструкций всех президентов и председателей Верховных Советов союзных республик. С ликвидацией ЦК КПСС в августе 1991г, администрация США окончательно заменила для бывших союзных республик «руководящую роль партии». Вопросы согласования между республиками по проблемам оформления распада Союза также решались через американскую администрацию.
Особенно возросла роль чисто технического руководства со стороны США в период проведения рыночных реформ. Это дело нашим местным ублюдкам они не могли доверить. Даже конкретные документы по либерализации и приватизации составлялись, как правило, представителями американской стороны. Роль последней вовсе не сводидась к работе знаменитой группы «консультантов» Дж. Сакса. Главное было в том, что вся стратегия «рыночных реформ» могла определяться только руководством США. Больше того, формальная поддержка администрацией США рыночных реформ в 1992-1996гг ещё продолжала обеспечивать реформаторам и поддержку со стороны большинства населения. Не говоря уже о том, что реформы обеспечивались ссылкой на светлый образ передового американского капитализма. Сама идеология, декларируемая новыми демократическими государствами, представляла собой простой набор установок западной пропаганды. Стандартный набор включал в себя полное отрицание социализма («тоталитаризма»), идеалом считался западный (американский) капитализм, верность «демократическому выбору и рыночной экономике», священное почитание частной собственности господ и т.д. В общем, обычная либеральная идеология для колоний. А во внешней политике, если это можно так назвать, следование интересам США, их всемерной поддержке вообще было чем-то само собой разумеющимся. Хотя о «внешней политике» бывших союзных республик в период формирования их как отдельных государств, можно говорить так же, как о «внешней политике» рейхскомиссариатов Украины или Остланд, созданных Германией на оккупированной советской территории.
В это же время, т.е. в первые годы реформ, и экономика республик, в том числе и России, начинает стремительно приобретать колониальный характер сырьевых придатков Запада. Происходило одновременно и сокращение производства в обрабатывающих передовых отраслях, и переориентация оставшихся сырьевых отраслей на экспорт. Таким образом, с самого начала, новые «рыночно-демократические» государства имели ярко выраженный колониальный характер. Однако в отличие от обычного «колониализма», главной задачей молодых демократий была всё-таки не помощь западному капитализму в эксплуатации своей страны. Т.к. они были продуктом холодной войны, то от них Запад требовал, прежде всего, внедрение и воспроизводство капитализма в экономике. Как можно глубже внедрить и как можно дольше воспроизводить. А уж этот колониальный капитализм сам обеспечит тотальную деградацию и производства, и «человеческого потенциала» новых демократий. Т.е. сделает физически невозможным рецидив социализма в Восточной Европе «за отсутствием человеческой базы» в пустыне.
Но, чтобы оформить настоящий капитализм, одного «рынка» мало. Надо создать настоящий частный капитал (т.е. капиталистов), как класс. Не просто слой «богатеньких», а именно владельцев большей части всех средств производства, в первую очередь промышленности. Только частный капитал как класс и может быть воплощением «настоящих» капиталистических отношений. Именно эта социальная группа становится кровно заинтересованной в сохранении всей системы. Она должна будет «на месте» заниматься воспроизводством капитализма, контролировать государство, обеспечивать сохранение его капиталистической природы, организовывать все эти выборы президентов, обработку сознания населения через СМИ и т.д. С точки зрения западного капитализма, этот класс частного капитала должен быть своего рода его широкой администрацией на постсоветской территории. Создание такого класса знаменовало бы «необратимость реформ». Поэтому после либерализации и утверждения «рынка», главным делом автоматически становилось проведение массовой приватизации. Создание частного капитала, как класса.
|
